Неточные совпадения
Чиновники на это ничего не отвечали, один
из них только тыкнул пальцем в
угол комнаты, где сидел за столом какой-то старик, перемечавший какие-то бумаги. Чичиков и Манилов
прошли промеж столами прямо к нему. Старик занимался очень внимательно.
Произошло это утром, в десять часов. В этот час утра, в ясные дни, солнце всегда длинною полосой
проходило по его правой стене и освещало
угол подле двери. У постели его стояла Настасья и еще один человек, очень любопытно его разглядывавший и совершенно ему незнакомый. Это был молодой парень в кафтане, с бородкой, и с виду походил на артельщика.
Из полуотворенной двери выглядывала хозяйка. Раскольников приподнялся.
Похолодев и чуть-чуть себя помня, отворил он дверь в контору. На этот раз в ней было очень мало народу, стоял какой-то дворник и еще какой-то простолюдин. Сторож и не выглядывал
из своей перегородки. Раскольников
прошел в следующую комнату. «Может, еще можно будет и не говорить», — мелькало в нем. Тут одна какая-то личность
из писцов, в приватном сюртуке, прилаживалась что-то писать у бюро. В
углу усаживался еще один писарь. Заметова не было. Никодима Фомича, конечно, тоже не было.
Авдотья Романовна то садилась к столу и внимательно вслушивалась, то вставала опять и начинала
ходить, по обыкновению своему,
из угла в
угол, скрестив руки, сжав губы, изредка делая свой вопрос, не прерывая ходьбы, задумываясь.
Подумаешь, как счастье своенравно!
Бывает хуже, с рук
сойдет;
Когда ж печальное ничто на ум не йдет,
Забылись музыкой, и время шло так плавно;
Судьба нас будто берегла;
Ни беспокойства, ни сомненья…
А горе ждет из-за
угла.
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и становился непохож сам на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что
из колодца в
углу двора вылез огромный, но легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул через ворота, пошел по улице, и, когда
проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое дерево под ударом ветра.
Он вышел в большую комнату, место детских игр в зимние дни, и долго
ходил по ней
из угла в
угол, думая о том, как легко исчезает
из памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то живет отец, о котором он никогда не вспоминает, так же, как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного дома снимают леса, возвращается с работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят на людей, которых учат
ходить по земле плечо в плечо друг с другом, из-за
угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты в железных шлемах и
прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку с национальным флагом.
Козлов по-вчерашнему
ходил, пошатываясь, как пьяный,
из угла в
угол, угрюмо молчал с неблизкими и обнаруживал тоску только при Райском, слабел и падал духом, жалуясь тихим ропотом, и все вслушивался в каждый проезжавший экипаж по улице, подходил к дверям в волнении и возвращался в отчаянии.
Прочие люди все прятались по
углам и глядели
из щелей, как барыня, точно помешанная, бродила по полю и по лесу. Даже Марина и та ошалела и
ходила, как одичалая.
Машутка становилась в
угол, подальше, всегда прячась от барыни в тени и стараясь притвориться опрятной. Барыня требовала этого, а Машутке как-то неловко было держать себя в чистоте. Чисто вымытыми руками она не так цепко берет вещь в руки и, того гляди, уронит; самовар или чашки скользят
из рук; в чистом платье тоже несвободно
ходить.
На арене ничего еще не было. Там
ходил какой-то распорядитель
из тагалов, в розовой кисейной рубашке, и собирал деньги на ставку и за пари. Я удивился, с какой небрежностью индийцы бросали пригоршни долларов, между которыми были и золотые дублоны. Распорядитель раскладывал деньги по кучкам на полу, на песке арены. На ней, в одном
углу, на корточках сидели тагалы с петухами, которым предстояло драться.
«Недостает решительности! Все зависит от того, чтобы повести дело смелой, твердой рукой, — думал Половодов,
ходя по кабинету
из угла в
угол. — Да еще этот дурак Ляховский тут торчит: дела не делает и другим мешает. Вот если бы освободиться от него…»
Летнее утро; девятый час в начале. Федор Васильич в синем шелковом халате появляется
из общей спальни и через целую анфиладу комнат
проходит в кабинет. Лицо у него покрыто маслянистым глянцем; глаза влажны, слипаются; в
углах губ запеклась слюна. Он останавливается по дороге перед каждым зеркалом и припоминает, что вчера с вечера у него чесался нос.
В одно
из моих ранних посещений клуба я
проходил в читальный зал и в «говорильне» на ходу, мельком увидел старика военного и двух штатских, сидевших на диване в
углу, а перед ними стоял огромный, в черном сюртуке, с львиной седеющей гривой, полный энергии человек, то и дело поправлявший свое соскакивающее пенсне, который ругательски ругал «придворную накипь», по протекции рассылаемую по стране управлять губерниями.
Весь этот вечер
проходил оживленно и весело, а для меня в нем осталось несколько мелких, почти ничтожных эпизодов, значение которых выделилось даже не сразу, но которые остались в памяти навсегда. Так, когда играли в прятки, я наткнулся на кого-то
из прятавшихся за дверью в темноватом
углу отцовского кабинета. Когда я приоткрыл дверь, — передо мной на полу сидела небольшая фигурка, отвернувшая голову. Нужно было еще угадать, кто это.
Она
ходит по своей камере
из угла в
угол, и кажется, что она всё время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное.
Они вдвоем обходили все корпуса и подробно осматривали, все ли в порядке. Мертвым холодом веяло
из каждого
угла, точно они
ходили по кладбищу. Петра Елисеича удивляло, что фабрика стоит пустая всего полгода, а между тем везде являлись новые изъяны, требовавшие ремонта и поправок. Когда фабрика была в полном действии, все казалось и крепче и лучше. Явились трещины в стенах, машины ржавели, печи и горны разваливались сами собой, водяной ларь дал течь, дерево гнило на глазах.
Прошло два года. На дворе стояла сырая, ненастная осень; серые петербургские дни сменялись темными холодными ночами: столица была неопрятна, и вид ее не способен был пленять ничьего воображения. Но как ни безотрадны были в это время картины людных мест города, они не могли дать и самого слабого понятия о впечатлениях, производимых на свежего человека видами пустырей и бесконечных заборов, огораживающих болотистые улицы одного
из печальнейших
углов Петербургской стороны.
Анатомический театр представлял
из себя длинное, одноэтажное темно-серое здание, с белыми обрамками вокруг окон и дверей. Было в самой внешности его что-то низкое, придавленное, уходящее в землю, почти жуткое. Девушки одна за другой останавливались у ворот и робко
проходили через двор в часовню, приютившуюся на другом конце двора, в
углу, окрашенную в такой же темно-серый цвет с белыми обводами.
Покуда происходила в доме раскладка, размещение привезенных
из Уфы вещей и устройство нового порядка, я с Евсеичем
ходил гулять, разумеется, с позволения матери, и мы успели осмотреть Бугуруслан, быстрый и омутистый, протекавший
углом по всему саду, летнюю кухню, остров, мельницу, пруд и плотину, и на этот раз все мне так понравилось, что в одну минуту изгладились в моем воспоминании все неприятные впечатления, произведенные на меня двукратным пребыванием в Багрове.
Она
ходит, скрестив руки, по комнате
из угла в
угол, мрачная, бледная, как будто в забытьи, забыв даже, что и я тут, подле нее.
Луша, пошатываясь, вышла
из комнаты,
прошла через веранду и в каком-то тумане побрела к своему нищенскому
углу.
А тут еще Яшка Кормилицын… — со злостью думала девушка, начиная торопливо
ходить по комнате
из угла в
угол. — Вот это было бы мило: madame Кормилицына, Гликерия Витальевна Кормилицына… Прелестно! Муж, который не умеет ни встать, ни сесть… Нужно быть идиоткой, чтобы слушать этого долговолосого дурня…
И вдруг почувствовала, что ноги у нее дрогнули, отяжелели, точно примерзли к земле, — из-за
угла тюрьмы спешно, как всегда
ходят фонарщики, вышел сутулый человек с лестницей на плече.
Он
прошел дальше и завернул за
угол. В глубине палисадника, у Назанского горел огонь. Одно
из окон было раскрыто настежь. Сам Назанский, без сюртука, в нижней рубашке, расстегнутой у ворота,
ходил взад и вперед быстрыми шагами по комнате; его белая фигура и золотоволосая голова то мелькали в просветах окон, то скрывались за простенками. Ромашов перелез через забор палисадника и окликнул его.
После каждого посещения батюшка делался таким недовольным, сердитым: по целым часам
ходит, бывало,
из угла в
угол, нахмурясь, и ни с кем слова не вымолвит.
Он ничего не сказал мне, но долго молча
ходил по комнате, изредка поглядывая на меня с тем же просящим прощения выражением, потом достал
из стола тетрадь, записал что-то в нее, снял сюртук, тщательно сложил его, подошел к
углу, где висел образ, сложил на груди свои большие белые руки и стал молиться.
Он почти ничего не сказал и стал
ходить взад и вперед,
из угла в
угол, по своей каморке, больше обыкновенного топая сапогами.
Gnadige Frau, поняв
из этого, что Юлия Матвеевна желает, чтобы она удалилась, исполнила ее желание и, выйдя в коридор, поместилась на стуле около комнаты больной.
Прошло с час времени. Юлия Матвеевна заметно начала свободнее дышать, потом вдруг указала на лежавшие в
углу валяные туфли.
Отец Василий после того, засветив восковую свечку,
прошел за стоявшие в одном
из церковных
углов исповедальные ширмы, где что-то такое покопошился, и потом, выглянув из-за ширм, сказал Сусанне Николаевне...
Он жил тихо,
ходил бесшумно, говорил пониженным голосом. Иногда его выцветшая борода и пустые глаза высовывались откуда-то из-за
угла и тотчас исчезали. Перед сном он долго стоял в буфете на коленях у образа с неугасимой лампадой, — я видел его сквозь глазок двери, похожий на червонного туза, но мне не удалось видеть, как молится буфетчик: он просто стоял и смотрел на икону и лампаду, вздыхая, поглаживая бороду.
Тихими ночами мне больше нравилось
ходить по городу,
из улицы в улицу, забираясь в самые глухие
углы. Бывало, идешь — точно на крыльях несешься; один, как луна в небе; перед тобою ползет твоя тень, гасит искры света на снегу, смешно тычется в тумбы, в заборы. Посредине улицы шагает ночной сторож, с трещоткой в руках, в тяжелом тулупе, рядом с ним — трясется собака.
А дело с Анной шло все хуже и хуже… Через два года после начала этого рассказа два человека
сошли с воздушного поезда на
углу 4 avenue и пошли по одной
из перпендикулярных улиц, разыскивая дом № 1235. Один
из них был высокий блондин с бородой и голубыми глазами, другой — брюнет, небольшой, но очень юркий, с бритым подбородком и франтовски подвитыми усами. Последний вбежал на лестницу и хотел позвонить, но высокий товарищ остановил его.
Стояло великопостное время; я был тогда, как говорю вам, юноша теплый и умиленный, а притом же потеря матушки была еще насвеже, и я очень часто
ходил в одну домовую церковь и молился там и пресладко, и преискренно. Начинаю говеть и уж отгавливаюсь — совсем собираюсь подходить к исповеди, как вдруг, словно
из театрального люка, выростает предо мною в темном
угле церкви господин Постельников и просит у меня христианского прощения, если он чем-нибудь меня обидел.
(Из-за
угла дачи Басова, шумя и смеясь,
проходит по дороге в лес группа молодежи с мандолинами, балалайками и гитарами.)
Подали самовар. Юлия Сергеевна, очень бледная, усталая, с беспомощным видом, вышла в столовую, заварила чай — это было на ее обязанности — и налила отцу стакан. Сергей Борисыч, в своем длинном сюртуке ниже колен, красный, не причесанный, заложив руки в карманы,
ходил по столовой, не
из угла в
угол, а как придется, точно зверь в клетке. Остановится у стола, отопьет
из стакана с аппетитом и опять
ходит, и о чем-то все думает.
Доктор Сергей Борисыч был дома; полный, красный, в длинном ниже колен сюртуке и, как казалось, коротконогий, он
ходил у себя в кабинете
из угла в
угол, засунув руки в карманы, и напевал вполголоса: «Ру-ру-ру-ру». Седые бакены у него были растрепаны, голова не причесана, как будто он только что встал с постели. И кабинет его с подушками на диванах, с кипами старых бумаг по
углам и с больным грязным пуделем под столом производил такое же растрепанное, шершавое впечатление, как он сам.
Он
прошел в одну
из маленьких комнат дома с двумя окнами в палисадник. Среди нее стоял овальный стол, его окружали старинные стулья, обитые кожей, в одном простенке висели часы в длинном ящике со стеклянной дверью, в
углу стояла горка с серебром.
Свежее утро не произвело на Долинского хорошего влияния; он встал сумрачный и расстроенный: долго
ходил в большом беспокойстве
из угла в
угол и, наконец, сел за работу.
Должно быть, она заразила меня своей мечтательностью. Я тоже ничего не читал и только мечтал; по вечерам, несмотря на утомление, я
ходил по комнате
из угла в
угол, заложив руки в карманы, и говорил о Маше.
Потом отец
ходил в гостиной
из угла в
угол и говорил о чем-то, потирая руки, а сестра сидела в кресле неподвижно, о чем-то думая, не слушая его.
«Не пугайтесь, — говорит, — князь приказал всем долго жить; а я один, — говорит, — с письмом его приехал, да вот уже часа четыре все за кладовыми
хожу, вас из-за
угла высматриваю: не выйдете ли, чтобы посоветоваться, как легче об этом княгине доложить».
Не
прошло двух минут, как вдруг целое стадо огромных крыс высыпало
из всех
углов; пошла стукотня, возня, беготня взад и вперед; одна укусила за ногу Андрея, две пробежали по моему лицу.
Марья Александровна удесятерилась в эту минуту, видела все, что происходило в каждом
углу комнаты, слышала, что говорилось каждою
из посетительниц, хотя их было до десяти, и немедленно отвечала на все вопросы, разумеется, не
ходя за словом в карман.
Тоска почти всегда находила на меня вечером; я чувствовал ее приближение и выбегал через заднее крыльцо на внутренний двор, куда могли
ходить все ученики для своих надобностей; иногда я прятался за колонну, иногда притаивался в
углу, который образовывался высоким крыльцом, выступавшим
из средины здания; иногда взбегал по лестнице наверх и садился в
углу сеней второго этажа, слабо освещаемом снизу висящим фонарем.
Едва он скрылся, как
из этих же ворот выбежала босоногая девушка с завязанной платком щекой и спешно направилась в нашу сторону. Ее хитрое лицо отражало разочарование, но, добежав до
угла и увидев нас, она застыла на месте, раскрыв рот, потом метнула искоса взглядом,
прошла лениво вперед и тотчас вернулась.
Естественно, опасаясь быть обнаруженным, я ждал, что они проследуют мимо, хотя искушение выйти и заявить о себе было сильно, — я надеялся остаться снова один, на свой риск и страх и, как мог глубже, ушел в тень. Но,
пройдя тупик, где я скрывался, Дигэ и Ганувер остановились — остановились так близко, что, высунув из-за
угла голову, я мог видеть их почти против себя.
У него было одно неотвеченное письмо и бумага, которую надо было составить. Он сел за письменный стол и взялся за работу. Окончив ее и совсем забыв то, что его встревожило, он вышел, чтобы
пройти на конюшню. И опять, как на беду, по несчастной ли случайности или нарочно, только он вышел на крыльцо, из-за
угла вышла красная панева и красный платок и, махая руками и перекачиваясь,
прошла мимо его. Мало того, что
прошла, она пробежала, миновав его, как бы играючи, и догнала товарку.
Ясно слышно, как из-за
угла здания, справа, выходят солдаты, целый полк, и
проходят мимо окна.